Иллюзия. Это была иллюзия. Обман зрения.

Джем посмотрел на женщин. Ланда смотрела на него с изумлением. Жрица — сначала с испугом, потом — с тревогой. С огромной тревогой. На полянку вышли пристыженные спутники Джема.

— Джем! Джем! Что ты такое себе позволяешь! — сердито обрушился на Джема Бэндо.

Хэл сказал:

— Жрица, прости. Честное слово, мы не хотели...

Из-за деревьев вышел Боб Багряный.

— Не бойся, Хэл. Ты — не единственный мужчина, который подсматривал за ритуалом. — Он насмешливо крутанул на пальце пистоль. Начало смеркаться, зелень листвы приобрела более темный оттенок, а от ярко-красного цвета мундира атамана разбойников просто резало глаза. Глаза его под маской задорно сверкали. — Жрица недовольна тобой, Хэл, но гораздо сильнее ее огорчил бы отряд синемундирников. Верно я говорю, жрица?

Но жрица только тяжело дышала и не спускала глаз с распростертого на земле Джема.

— Мальчик-мужчина, — прошептала она, — видел богиню!

— Виана... — шептал Джем. — Виана, Виана...

Жрица скрестила руки на груди.

— Было такое предсказание, что явится мальчик-мужчина, которому будет явлено самое священное видение. А далее в предсказании сказано о том, что вскоре после этого наступит конец Эпохи Искупления. О Виана, что же станет с нами?

Джем поднялся на ноги, низко поклонился. Когда он заговорил, голос его зазвучал как-то странно, необыденно.

— Жрица, — сказал он, — я стою перед тобой, являя собой сбывшееся пророчество. Конец Эпохи Искупления близок. Должно свершиться то, о чем сказано в Пылающих Стихах, иначе мы исчезнем без следа. — Он сжал в руке мешочек с камнем, который висел у него на груди. — У меня — кристалл Короса. Я пришел за кристаллом Вианы.

— Нет. Нет!

— То, что я разыскиваю, находится внутри дерева, называемого «деревом смеха». Это дерево стерегут Король и Королева Мечей. Но что это за дерево — это мне неизвестно. Где этот король? Где эта королева? Жрица, помоги мне. Дай мне знак, которого я так долго жду!

Жрица, вся дрожа, опустилась на колени. Это было необычное зрелище. Бэндо и его сыновья замерли и умолкли. Лицо Ланды исказила гримаса ужаса. Хэл застыл в тревоге и изумлении. Он знал, он даже верил в то, что нечто подобное может произойти.

Но он не был готов к тому, что видел теперь.

Только атаман, казалось, был спокоен и безразличен. Он стоял неприступно, непоколебимо, взгляд его был суров.

— Что это за безумие? — возмутился атаман. — Этот юноша — всего лишь бедный странник! Наверное, он одержим какой-то глупой мечтой. Пусть идет с нами и сражается либо пусть уходит прочь!

Хэл покачал головой. Он мог бы возмутиться, схватить атамана за руку. Но тогда ему пришлось бы нарушить невероятную дистанцию, разделявшую их. Но сказанное Бобом Багряным удивительным образом подействовало на жрицу. С ней произошла разительная перемена. Она поднялась с колен. Тревога и волнение оставили ее. Казалось, она сейчас обрушится на атамана, а она набросилась на Джема.

Она грубо схватила его за плечи.

— Нет! — вскрикнула Ланда.

Жрица ее не слушала. Ее руки с длинными ногтями уподобились когтям, со страшной жестокостью они впились в плечи Джема. Лицо жрицы стало страшным, зловещим. На шее ее пульсировала вздувшаяся вена. Она заговорила скороговоркой — горько, желчно:

— Мальчик-мужчина, как ты только посмел так повести себя? Как ты посмел нарушить самый священный наш ритуал? Ты утверждаешь, что тебе было явлено видение? Какое мне дело до какого-то никчемного камня, который ты носишь на шее? Какое мне дело до слов, чьих-то слов — мне, жрице Вианы?

Много уже приходило таких, как ты, мальчиков-мужчин, привлеченных властью и богатством, пытающихся решить загадку дерева смеха. Но, мальчик-мужчина, разве бывает более горькая насмешка? Дерево смеха исчезло, и никто не в силах найти его! Когда возник круг жриц Вианы, охрана дерева смеха была нашим долгом. В течение нескольких эпициклов мы исполняли свой долг, а потом пришли мальчики-мужчины, и они, в своей гордыне, изгнали нас, подвергли позору и презрению! И сегодня, когда от круга Дочерей Вианы не осталось почти никого, кому ведома мудрость древних? Что такое дерево смеха? Где оно? Там? Тут? Мальчик-мужчина, ты никогда не отыщешь его, но если бы и отыскал... — Жрица запрокинула голову и хрипло расхохоталась. — Разве тебе под силу было бы выдержать Испытание, которое положено выдержать у этого дерева? Глупец! Глупец! Твои мечты тебя с ума сведут!

Жрица снова захохотала и толкнула Джема. Он упал на спину, продолжая крепко сжимать в руке чехольчик с кристаллом.

ГЛАВА 64

РАССУЖДЕНИЯ О СВОБОДЕ

Есть разница между человеком действия и человеком мыслящим. Роль человека действия заключается в том, чтобы действовать, а роль человека мыслящего — в том, чтобы думать. Различие очевидное, но все же порой размытое. Бывают случаи — и с этим согласится даже мыслитель, — когда думать не приходится, а надо действовать. Когда такое случается, человек действия играет свою роль без промедления. Ему мгновенно становится ясно, что именно нужно сделать. А вот человек мыслящий, наоборот, станет обдумывать, как поступить.

Несомненно, в раздумьях человека мыслящего будет присутствовать глубина, и его раздумья отнимут у него какое-то время. Более того, погрузившись в бездну раздумий, он вряд ли станет размышлять о том, что ему следует сделать то-то, то-то и то-то. Нет. Он гадает. Он взвешивает. Прикидывает варианты. А это очень опасный путь, чреватый пагубными последствиями. Очень скоро такой мыслитель окажется на скрещении множества дорог и не сможет определить, почему один из них привлекает его более других. "Можно взглянуть на это так... " — думает он. Потом думает: "А если посмотреть с другой стороны... " И сам не успевает заметить, как оказывается в мыслительном лабиринте.

В итоге он не предпринимает ничего.

— Ты точно не хочешь этого варльского хлеба, Морви? — осведомился Крам, отломив здоровенный ломоть от краюхи. Он не мог понять, как эта краюха избегла внимания монаха. Хотя... все-таки она лежала в чьей-то седельной сумке.

— Варльского хлеба? — рассеянно переспросил Морвен. Он в отчаянии сидел у догоравшего костра. За последние минуты у него мелькнуло последовательно несколько идей. Убежать и бросить Крама. Убежать и увести Крама с собой. Остаться с Крамом и — господи, разве он герой? — изумить разбойников, застать их врасплох, когда они менее всего будут этого ожидать. Но... но пока он еще не продумал всех подробностей последнего варианта.

— Варльского хлеба? Так он, наверное, зачерстветь успел.

— Морви, так ведь не в Варле же его испекли! Это просто называют его так, вот и все. Ну, то есть так Вигглер говорит. Представляешь, а когда-то я сам этого не знал.

Крам запихнул в рот последние кусочки и запустил руку поглубже в седельную сумку. Ничего хорошего там больше не оказалось.

По крайней мере, для Крама.

— Слушай, Морви, а это не твоя ли книжка? — протянул другу потрепанный томик Крам.

— Покажи.

Впервые за день Морви порадовался тому, что руки у него свободны. Он с интересом вертел в руках книгу. Пробежался пальцами по потрескавшемуся переплету из телячьей кожи.

Открыл книгу на титульном листе.

У Морвена сердце забилось громче и медленнее. Да, это была та самая книга. Такая же, как у него, но не его собственная. На верху титульного листа стояла подпись. Элдрик Хэлверсайд.

Ну конечно!

Впервые за весь день Морвен ощутил, что в голове у него прояснилось.