Больше ни разу бывший лавочник не встречал того знатного господина, но время от времени размышлял над загадочным условием, которое тот ему поставил. Тогда бывший лавочник, а ныне лорд-мэр доставал зеленый камень, вертел его в руках и гадал, когда же явится тот, кто потребует у него этот камень. А потом он смеялся над собой, вспоминая о том, сколько лет провел в напрасных страхах и сомнениях. Каким легким в итоге оказалось условие!

Бывший лавочник успел состариться, а тот, кто должен был потребовать у него камень, так и не появлялся. Он уже начал подумывать о том, не было ли условие господина шуткой, странной и непонятной.

Пришло время — и умерла жена бывшего лавочника. Ее смерть очень опечалила его, но он не роптал понапрасну. Ведь жена его прожила на свете столько лет, сколько ей было отпущено, да и он сам вскоре должен был последовать за ней. Кроме того, у бывшего лавочника оставался сын, который радовал его и утешал.

Лавочник, однако, жил долго — столько лет, сколько никому на свете не прожить. Сколько раз на город нападала чума — а он оставался в живых. Сын его умер, а он все жил и жил. Пошли разговоры о том, что, наверное, он в сговоре с нечистой силой. Когда-то бывший лавочник радовался тому, что, прожив столько лет, он еще так бодр, но затем перестал появляться на людях. Горожане, которые некогда восхищались им, теперь либо обходили его дом стороной, либо швыряли в его окна камни. Прошло еще какое-то время, бывший лавочник вконец обнищал и был вынужден покинуть свой роскошный дом.

Остался у него только странный зеленый камень. Теперь бывший лавочник уже был готов продать его, но никто бы этот камень не купил. Однажды, сильно разозлившись, он хотел выбросить камень, размахнулся, а камень словно бы прилип к его ладони. Только тогда до бывшего лавочника дошел смысл сделки, которую с ним заключил странный господин. Он пообещал хранить камень до тех пор, пока за ним не придут. Но сколько времени нужно было ждать того, кто явится за камнем?

Тянулись эпициклы, а бывший лавочник все не умирал. Он и по сей день живет, одинокий и печальный, в том самом полуразрушенном доме неподалеку от храма.

Вот такова легенда о рэкском лавочнике. Лавочник заключил сделку, которая поначалу принесла ему много радостей, а потом повергла в вековую тоску. Следовало ли ему заключать эту сделку, не узнав предварительно об условии?

Друзья мои, это уж вам решать.

Так традиционно заканчивались зензанские сказки. Джем глубоко задумался и молчал, молчал и Раджал. Они оба вздрогнули от неожиданности, когда Дольм хлопнул в ладоши и снова стал упрашивать Ланду спеть.

На этот раз девушка упрямиться не стала. Со смущенной улыбкой она взяла в руки арфу.

— Папа, что же мне спеть? — Она опустила подбородок на край арфы и задумалась.

Раджал кашлянул.

— Сударыня... простите меня за дерзость... но в то самое время, когда мы подошли к замку, вы пели необыкновенно красивую песню.

— "Песнь о мечах"?

— Да ну! — махнул рукой ее отец. — Глупая песня! Детская считалка! Уж лучше «Битву при Гельзине» или «Моя любимая ушла к деркольдскому вождю». — Устав после долгого рассказа, Дольм отпил вина. — Хотя я неправ. Желание гостей — закон. Спой, Ланда, спой о мечах.

Ланда пробежалась пальцами по струнам. Хрупкая, почти бестелесная в своем белом крестьянском платье, она встала у огня под любимым ею портретом. Позади нее потрескивал и играл отблесками пламени камин. Казалось, пламя вздымается и опадает в такт с плавно льющейся мелодией. Дольм с любовью смотрел на дочь. Даже старуха выбралась из-за ширмы, но далеко не отошла, уселась в тени и стала слушать. Поначалу девушка пела робко, и голос ее был столь же хрупок, сколь ее фигурка. Однако мало-помалу голос обрел силу и уверенность, слова наполнились торжественной красотой.

Раджал не в силах был сдерживаться. Сначала он мурлыкал мелодию без слов, потом порывисто встал и стал подпевать Ланде в полный голос. Девушка запрокинула голову, пригласив его подойти к ней. В Агондоне такой жест мог быть сочтен зазывным, но здесь, в данном случае означал всего лишь безыскусную радость. Завернувшись в одеяло, как в балахон, Раджал встал рядом с девушкой у камина. Их чистые, звонкие голоса наполнили комнату.

Сначала Джем ощутил прилив зависти. Но это длилось недолго. Он вдруг во всей полноте ощутил чистоту Ланды и устыдился. Ее красота была ослепительна, но это была красота невинности. Джем слушал пение девушки и со стыдом вспоминал о том, как им овладело плотское желание в то мгновение, когда ему просто-напросто захотелось утешить Ланду. В том, как они теперь пели с Раджалом, было нечто большее и высшее. Джем думал о своей жизни в Агондоне и с ужасом вспоминал ночи, проведенные у Чоки. Он закрыл глаза, и место прекрасной Ланды в его воображении сначала заняла Ката — его первая любовь, а потом Джели — вторая. Он потерял их обеих. Но был ли он достоин и той, и другой? Джем часто заморгал, его глаза наполнились слезами. Он не решался повернуть голову, чтобы Дольм не заметил, что он плачет.

Джем рассеянно провел куском хлеба по тарелке и обнаружил, как обнаружил до него Раджал, рисунок на дне. Джем был пьян, чувства его были затуманены, но потом, когда он вспоминал этот эпизод, ему казалось, что в это мгновение слова песни как бы ожили, приобрели значение и смысл, которого прежде были лишены. Ланда и Радж пели о каких-то странных королеве и короле. Так вот же они — вот они, запечатлены на серебре. Точь-в-точь такие же, как на картах, в которые, бывало, Джему доводилось играть у Чоки. Ланда и Радж спели о дереве — на дне тарелки между королем и королевой было изображено дерево, ветви которого были густо увешаны плодами. Что это было за дерево? В куплете утверждалось, что угадать невозможно, какой плод сорвешь с его ветки, а на тарелке были изображены яблоки. Но с другой стороны, может быть, это были какие-то другие плоды...

Очень многое на изображении оставалось непонятным. В траве, у ног короля и королевы, находился целый ряд предметов. Сначала Джем не мог понять, что это за предметы. Затем, вслушиваясь в слова песни, он начал догадываться, что это такое. Возле роскошного цветка он рассмотрел два узкогорлых сосуда, из которых, судя по всему, следовало испить влагу истины. У камня лежали две расщепленные доски, судя по всему, поросшие мхом. Были и другие предметы, но более всего привлекли внимание Джема несколько небольших шкатулок, в замочную скважину каждой из которых был вставлен золотой ключик. «Хочется, вижу, шкатулки взломать?» Джем заново рассмотрел короля и королеву, дерево, тяжелые спелые фрукты. Яблоки, золотые яблоки. А потом заметил еще одно яблоко, которое в отличие от остальных не висело на ветке, а находилось в глубине ствола. Это яблоко было крупнее остальных.

Звуки арфы и голосов с болезненной красотой обвивали сердце Джема. Да, он многого не понимал. Он нес в своей душе пароль, заветные слова — «Час пробил», но он не знал, когда настанет время произнести эти слова. Но неожиданно он понял нечто главное. Каким же он был глупцом! Сколько знаков он уже успел увидеть? Здесь, в Зензане, он должен был отыскать кристалл Вианы. И эта странная песня вовсе не была такой уж глупой и бессмысленной. Она была руководством для Джема, ключом к поискам кристалла.